Нам всем - тебе, мне и нашему старшему брату Рэнди - чертовски не повезло с семьей, потому что Джо Моран был монстром, а мы - всего лишь детьми, мать которых оказалась не способна защитить даже себя. Молчать мы научились рано, и детство, проведенное в Фолл-сити, запомнили каждый по-своему. В районе старых ферм на Грейвити-стрит до сих пор стоит наш дом с белой изгородью за садовой дорожкой, как напоминание о том, что снаружи все должно быть безупречно. От отца тебе доставалось больше всего ("неудачник и слабак" - очень скоро ты и сам в это поверил, тщетно пытаясь соответствовать его требованиям), в то время как Рэнди был любимчиком, а от меня просто не требовалось много ("она же девчонка, да?"). Но даже так когда-то мы с тобой были близки, и только сейчас, когда уже ничего нельзя изменить, я понимаю, что в действительности потеряла тебя даже раньше, чем Рэнди не стало.

Немного деталей:
– Фолл-сити - провинциальный городок в двадцати пяти милях от Сиэтла (навеяно атмосферой Твин Пикс, и это прекрасно, если ты знаешь, о чем речь). Аттикус и Ева там выросли, и если Ева уехала, то он живет до сих пор, заботясь о матери и работая офисным клерком в небольшой транспортной компании, куда его устроил отец.
– Джо Моран скончался спустя полгода после нападения на него в нескольких кварталах от дома, так и не раскрытого местными копами. Это критично подкосило его здоровье, но обстоятельства не были выяснены достаточно, и дело просто замяли. Вот только Аттикус отлично знает, что произошло, и в смерти отца считает виноватой сестру. После возвращения домой из академии Куантико, когда Джо Моран в очередной раз поднял руку на их мать, Ева сорвалась.
– Детьми они были ближе, чем когда-либо, но по мере взросления необратимо отдалились друг от друга. Старший брат Рэнди не уделял им внимания в одинаковой степени и о сестре заботился ощутимо больше. В подростковом возрасте я вижу их в разных социальных группах, и это определенно был пик отсутствия взаимопонимания. Ева и Аттикус - близнецы, и если опустить обстоятельства, в которых они выросли, то вообще-то они очень похожи.
– По характеру Аттикус вовсе не слабак, и он мог бы таким не быть, но ему внушали это с самого детства, недооценивая и унижая, в то время как отец для Аттикуса так и оставался примером силы до самого конца. Желание соответствовать чужим ожиданиям слишком сильно в нем укоренилось, чтобы построить нормальную жизнь.
– Когда Рэнди погиб в горячей точке (он был военным и большую часть времени, начиная с их общих с Евой пятнадцати, отсутствовал), Аттикус не был этим убит. Ему было ровно. Тот день, когда семья об этом узнала, стал для Аттикуса шансом заменить старшего брата, но этого, конечно же, не произошло. Ничего не поменялось.
– Мне представляется, что у Аттикуса проблемы с женщинами, как у Евы с мужчинами. Нормальная ролевая модель семьи и отношений у них обоих отсутствует полностью.
– Аттикус способен на агрессию, инфантильные и эксцентричные поступки, имеющие целью что-то кому-то доказать. Сестра нужна ему, как единственное, за что он может уцепиться, манипулируя родственными отношениями и чувством вины (Ева действительно считает себя виноватой), чтобы удержаться на плаву, когда особенно хреново. Аттикус не любит её, не заботится, не считает близким человеком. Ева - причина его разногласий с отцом, которые он никогда не сможет ей простить, источник постоянного дохода и кто-то, кто вытащит из любого дерьма, потому что должен.

касания холодных пальцев горячими следами на коже, толпой мурашек вдоль позвоночника. объятия небрежные, но крепкие, чувственные, пусть маска лица ни одной эмоции не выдаёт. ни один мускул на нём не дрогнет, когда по щекам кровь стекает алая. горячая, как всё внутри тебя, тёмная, как недра души твоей [если бы только она у тебя была]. такой же бесстрастный и во время любовных игр, пока до точки кипения не доходит. тогда ты уже бес страстный, неутомимый и бешеный, подобно псу, которого слишком долго дразнили привлекательной костью, пока он на цепи сидел.

для тебя отношения — игра, любовные испытания, ярмарка тщеславия и всепоглощающей страсти. временное увлечение. почти такое же, как и всё остальное. афина в этом плане такой же подарок. ускользает, подобно утренним грёзам, когда сознание балансирует на грани пробуждения. ты впиваешься пальцами в кожу, прижигаешь сорвавшимися с кончика сигареты искрами. губами прижимаешься, чтобы унять боль, однако следом зубами сжимаешь, чтобы ярче была, насыщеннее. вы в водовороте пылающей неопределённости кружитесь, словно в танце страстном. и один другого за хвост схватить пытается, укусить, сделать больно, ревновать заставить. да только разойтись никак не можете, потому что запутались, переплелись нити ваших судеб, что никак не распутать теперь, ни отсоединить.

ты целишься и палец на курке опасно держишь, она лишь улыбается лукаво, пусть внутренне содрогается от ужаса. непоколебимый, несмотря на то, что самому за неё страшно. на голове у афины яблоко с боками алыми, однако в самое сердце метишь, подобно купидону волю подчиняя. она обезоруживает улыбкой, прикосновением небрежным, но нежным. поцелуем дыхание ворует, чтобы стать твоим кислородом, вызвать зависимость. ты меняешь её, переворачиваешь мир с ног на голову, потому что с твоим уходом ничто не встаёт на свои места. афина на тебя так же влияет. притягивает и отталкивает после минутных объятий, разбивает вазы о стену у самой твоей головы и кошкой в руках извивается, когда пожар истерики подавить пытаешься, не спеша заткнуть поток литературной брани требовательным поцелуем.

нежен только тогда, когда в голове переключатели сдвигаются. сплетаешь пальцы, голову позволяешь на груди упокоить, пока её грудная клетка от дыхания вздымается неровного, постепенно угасает огонёк переживания, уступая место внезапному спокойствию.

ты единственный, кого она так сильно и безвозвратно полюбила. она последняя, кого полюбил ты.

2012 г.
Я прихожу к Сэму. Сэм значительно старше меня. Рослый темнокожий мужчина, который в своё время интересовал Николаса в его темных делах, а потому я оказалась подослана к нему с целью в очередной раз утащить в шкатулку секретов несколько листов с тайным. Ник давно получил то, что ему было необходимо, но несмотря на то, что задача закрыта, я, вопреки указаниям, не прекращала встреч. Они стали чем-то большим, чем просто время с проституткой, пусть Сэм и не прекращал давать мне деньги. Деньги я конечно же брала, потому что единственный способ заработать для меня – секс. Сэм хотел, чтоб я всё бросила, чтоб не продавала своё тело, свои руки, губы, касания, не смотрела на других сквозь пелену густых ресниц, не мазала запахом своего тела их постели. Он погряз в этом болотном омуте, его тащило на дно, как и многих до него, разница только в том, что я пока что продолжала ошиваться рядом.

Я не люблю его. Не уверенна, что вовсе умею испытывать это чувство. Я остаюсь там, где мне тепло, где заботливые руки. В его квартире пахнет деревом и сандалом, в его парфюме четко ощущается ваниль. Мне приятно быть не с ним, нет, около него. Шлёпать босыми ступнями по холодному полу, носить его рубашки на голое тело, закидывать ноги на его колени, задавать каверзные вопросы и подолгу молчать, слушать, впитывать, насыщаться его энергией. Быть сущностью из потустороннего мира, быть неместной, не понятой, быть потерянной, но желанной. Мне нравилось, как он шепчет мне на ухо, как целует плечи, нравилось, как трахает, как держит за волосы, управляется с моим телом, доставляет удовольствие. Нравилось, что ни разу не прогнал, когда ширялась прямо у него в ванной. Для этого сегодня и пришла, ведь, несмотря ни на что, всё равно ни разу не приходила просто так. Сэм это знает, Сэм принимает мои правила игры для того, чтоб продолжать получать свою дозу дофамина. Все мы наркоманы.

- Рут, - он отрывает дверь, застывает, глядя на меня. У меня взгляд волчонка, я страшно хочу пустить по вене, хочу, чтоб мелкая дрожь, пробиваемая внутренний холодом, наконец-то нашла покой. Я бы тоже хотела найти покой, или я вру о том, что хотела бы. Тянусь холодными длинными пальцами к его лицу, едва касаюсь, он смотрит влюблённо и грустно.
- Пустишь? – Сэм прекрасно понимает, что, если пустит меня сейчас, я тут же спрячусь от него за дверью ванной, разогрею на ложке порцию героина, наберу в шприц, шприц в вену, из вены кровь и обратно. Он кивает, проходи. Вероятно, проще жить, когда знаешь, что тот, кто стал тебе важен, убивает себя под твоим чутким взором. Всегда можно вызвать скорую в случае передоза, или вколоть адреналин при остановке сердца. С моим появлением в его жизни, в его аптечке появилось пару ампул на случай необходимого спасения моего существования. От чего-то люди вокруг меня не хотят отпускать мою персону в тот свет, хотя сами мрут с завидной регулярностью. Я юркой кошкой мелькаю в коридоре, скрываясь от его глаз за деревянной дверью. Проделываю нехитрые манипуляции, ощущаю как по телу растекается блаженное тепло, расползаюсь между душевой кабиной и унитазом на теплой плитке с подогревом. Слышу, как он подходит ко мне, тяжело вздыхает, поднимает на руки, укладывает в ванную, раздевает, включает воду. Я доверяю ему. Сэм заботливо сидит рядом, пока я откисаю в ароматной пене. Пена пахнет яблочным пирогом, домом, которого у меня так давно не было. Я глажу его по руке, по лицу, я целую его. Он заботливо мылит шампунем мои волосы. Новая баночка появилась специально для меня. Я думаю, ему просто хотелось смыть с меня других мужчин, оставить в его постели только меня. Меня одну. Сэм укладывает меня рядом с собой на мягкие подушки, заключает в объятия, я прижимаюсь, наслаждаясь контактом. Сэм не трахает меня тогда, когда я под кайфом. Он хочет моего полного присутствия.

Мы проводим с ним вместе два дня. Если остаться на дольше, возможно, я больше не захочу уходить, а значит время сбегать. Оборачиваюсь сонным взглядом к его лицу. Утренние лучи солнца расползаются по комнате, свидетельствуют о новом дне, новом отсчете стрелки циферблата.
- Доброе утро, - тихо мурчу. Он целует меня, нежно, манерно, вкусно, бормочет между губ в ответ:
- Я люблю тебя, Рут.
Меня прошибает электрическим током. Выскакиваю из кровати, ищу своё белье, скоро натягиваю обратно на свою тощую задницу. Сэм в непонимании смотрит на эти лихорадочные метания. В его мире всё было логично, он заботился о женщине, его не пугала его составляющая, он говорил о чувствах, которые до этого проявлял невербально.
- Что случилось? Что с тобой? – он тянется, чтоб схватить мою ладонь, но я её одергиваю. Запах дерева, сандала и ванили стали душить меня, стены квартиры, казавшиеся просторными, давят, солнце слепит, режет глаз.
- Ты всё испортил. Мне пора.
Я хочу сбежать, он ловит меня в дверях:
- Ты никуда не пойдёшь, пока мы не поговорим. Я люблю тебя, Рут, я не жду от тебя ответа сейчас. Останься, - я смотрю не на него, смотрю в сторону, в пол, куда угодно, но не на него, - Пожалуйста, останься.
От его просьбы внутри всё сжимается в тугой узел. Мне нужно сбежать от мужчины, который говорит о том, что любит меня, к тому, что отметелит меня уже за то, что пропала на несколько дней без предупреждения и обратной связи. О, Николас более чем жесток со мной. Возможно, жесток за то, что я проделала с ним те же фокусы, что делаю сейчас для него с другими мужчинами. Руссо плотно держит меня на игле, подкидывает то, что мне необходимо, даёт мне место для жизни и иглу для смерти. Я практически уверенна в том, что рано или поздно его бойня окажется для меня смертельной, Бык заколет меня своими рогами и выбросит, словно псину, где-нибудь в яму среди леса.
- Дай пройти.